@nacburo

RSS

Пошук

НАЦІОНАЛЬНЕ БЮРО РОЗСЛІДУВАНЬ УКРАЇНИ

Экс-спикер АТО Алексей Дмитрашковский в интервью журналистам признал, что официальные военные сводки летом 2014 года подвергались жесткой цензуре со стороны администрации президента Порошенка, из-за чего их содержание искажалось, скрывая истинные масштабы потерь, которые несла украинская армия, сообщает Национальное бюро расследований Украины.

— Вы были начальником пресс-центра АТО. Как же вы оказались в Военной службе правопорядка?

— Я был начальником пресс-службы АТО и создавал пресс-центр АТО. Я также в течение двух с половиной месяцев сформировал пресс-службу Генерального штаба. Оставалось сделать несколько подписей, чтобы эта пресс-служба начала работать. Не буду скрывать, что мне была обещана должность начальника пресс- службы, поэтому я создавал ее под себя, специально подбирая людей под определенные задачи. И тут на самом финише меня отправляют обратно в АТО, а руководителем назначают Владислава Селезнева. Я вернулся 17 декабря 2014 года и 22 декабря ушел в отпуск. Вышел только 7 февраля, поскольку заболел и попал в госпиталь. И тут меня поставили в известность, что моя должность сокращена с 31 декабря… То есть за январь и февраль я не получил никаких денег. Я написал обращение к начальнику Генштаба. Кадровая служба согласилась с тем, что я был сокращен незаконно, но не признала неправоту в части невыплаты финансового вознаграждения. Я подал в суд, но проиграл, потому что, пытаясь решить проблему мирным путем, поздно подал заявление. В личной беседе мне была предложена должность начальника группы по работе с личным составом Главного управления ВСП. Понимая, что я уже и так сильно потерял по зарплате, я согласился, хотя, конечно, это было для меня понижением по службе.

— Подав в суд на Минобороны, вы сделали несколько сенсационных заявлений насчет цензуры в армии. В чем она заключалась?

— Сначала была легкая военная цензура, а потом подключилась Администрация президента. Это случилось перед самым Иловайском. Был звонок из Киева с требованием перед обнародованием отправлять наши тексты в администрацию президента на согласование. Очень часто эти тексты возвращались сильно обрезанными. Их содержание уже не соответствовало настоящей ситуации. К примеру, мы сообщали о большом количестве обстрелов наших позиций, а обратно получали сообщение, в котором говорится — обстрелы единичные, потерь нет. Дважды мне звонили из президентской администрации, пытаясь растолковать, что я говорю не то, что надо. Теперь же все спикеры не хотят повторять мои ошибки и общаться по этому поводу с руководством.

— А до Иловайска? Например, в начале августа, в июле 2014 года?

— Ну, в Генштабе могли смотреть тексты и говорить, мол, это не надо ставить, потому что мы «светим» те или иные подразделения. Хотя правила ежедневно менялись: то мы не говорим о 25-й бригаде, а то — давай напишем, что 25-я 79-я бригады взяли какой-нибудь город. Плюс появилось понимание того, что в рамках АТО таких определений, как «попали в окружение» или «отступили» просто не существует. Это терминология боевых действий. Об этом говорить было нельзя.

— Командование хотело сохранить хорошую мину при плохой игре?

— Я бы сказал по-другому. Командование понимало, что нас читают люди. Ведь популярность страницы пресс-центра АТО в Facebook росла огромными темпами. За два с половиной месяца работы мы имели 70 тысяч подписчиков.

— Когда вы стали понимать, что войска под Иловайском попали в окружение?

— Непосредственно перед Иловайском мы сообщали, что в том районе активно ведется разведывательная работа и осуществляется перемещение российских войск на границе. Не надо быть большим стратегом, чтобы понимать — дыра в границе протяженностью в 400 км позволяет российским подразделениям переходить ее там, где они хотят. Они переходили ее, как правило, ночью, и об этом мы сообщали — то есть все было прогнозируемо. Но, несмотря на все предупреждения, из того района вывели людей, которые, вероятнее всего, должны были являться резервом.

— Что это были за люди?

— Это были те войска, которые отправили на парад. Они могли быть использованы в качестве резерва, которого как раз не хватило. Я не хочу, чтобы это прозвучало как обвинение, но я бы это назвал безалаберностью, потому сообщения о назревающих проблемах шли. И в тот момент, когда начались неприятности под Иловайском, журналисты имели больше информации, чем военные. По нескольку раз в день я прибегал к оперативному дежурному уточнять информацию насчет Иловайска и других объектов, попавших под вражеский огонь. Тут же можно вспомнить и о событиях в районе Изварино (так называемый приграничный «Южный котел», сформировавшийся в конце июля — начале августа 2014 года на юге Луганской области). Прихожу, значит, пытаюсь уточнить информацию, а на оперативной карте эти объекты просто не отмечены. Были даже моменты, когда дежурный просто лузгал семечки в тот момент, когда у него на столе разрывался телефон. Вы представляете — там люди гибнут, а он семечки щелкает. Зато все штабные работники в День вооруженных сил получили боевые награды.

— То есть штабы были не в курсе ситуации?

— Я думаю, что они все же были в курсе… Не знаю даже, как это объяснить… Из того, что я читал и слышал, общаясь с людьми, можно сделать вывод, что виной всему были личные амбиции, а может и личная месть штабистов добровольческим подразделениям. Конкретно — батальону «Донбасс» (занял часть Иловайска). В этой связи я хотел бы сказать слова поддержки командиру батальона «Прикарпатье» (Виталию Комару). Да, этот батальон быстро ушел со своих позиций (главный военный прокурор Анатолий Матиос обвинил «Прикарпатье» в бегстве). Но в боевом уставе написано, что командир отвечает за жизнь своих подчиненных. Я считаю, что обвинения в адрес комбата «Прикарпатья» — необоснованны. Он спас людей. Разве могли его солдаты, вооруженные автоматами, эффективно бороться против артиллерии?!

— А был ли вообще шанс на успех АТО летом прошлого года?

— Я общаюсь сейчас с людьми, которые ждали прихода украинских войск в одном из городов. Они говорят, что в их городе насчитывалось всего 500 террористов…

— О каком городе речь?

— Ну, зачем же подставлять людей. Скажем так, это был город в районе Иловайска. Так вот, они ждали наших. При правильной тактике и при наличии резервов, о которых я говорил, все бы закончилось совершенно иначе. Я думаю, что Иловайска бы не было. В конце концов, те войска, хоть и не были так хорошо обучены, как сейчас, но они уже имели боевой опыт и знали, как бороться с российской армией.

— Если заглянуть в будущее. Как, по вашему мнению, закончится эта война?

— Хочу начать с заявлений главарей ДНР и ЛНР о том, что они отводят тяжелую артиллерию, и это означает конец войне. Какой именно войне? То есть — мы забываем о том, что эти люди стреляли по мирным гражданам, что они были против Украины? Мы забываем об этом и продолжаем жить, спокойно глядя в глаза матерям погибших ребят? Я думаю, что нет! Что же касается окончания войны, которую я все же не могу назвать антитеррористической операцией, хотя долгое время вынужден был это делать, то давайте посмотрим на то количество оружия, которое завезено на Донбасс, и бандитов со всего мира, приехавших туда воевать. Все люди, имеющие криминальное прошлое, находятся там. Граждане Сербии, Польши, Беларуси, Казахстана… Даже были представители Израиля, выступавшие в качестве инструкторов. Все это не дает шанса на быстрое окончание войны. Не для того Россия завезла на Донбасс столько оружия, чтобы нам его просто так отдать.

Интервью записал Денис Попович