Не могла оставаться в стороне, видя, как захватчик пришёл в мою страну, — исповедь Сестры Кати
июля 7, 2015
Катя-Сестра готовится оказать помощь очередному пострадавшему
На вопрос, зачем она пошла воевать, 32-летняя Екатерина, медсестра в батальоне спецназначения Нацгвардии «Донбасс» (позывной — Сестра), которая прошла ад Иловайска и Широкино, отвечает просто: «Не могла оставаться в стороне, видя, как захватчик пришёл в мою страну». На другой вопрос, когда всё это закончится, — тоже не юлит: «Когда победим».
Война началась с митинга
Крымчанка, она закончила медколледж на полуострове, работала по профилю в детской больнице. Даже не думала, что придётся спасать бойцов, изрешеченных осколками и пулями…
«Для меня война началась в конце февраля, когда был митинг у Верховного Совета АРК в Симферополе, — вспоминает Катя. — Тогда столкнулись два человеческих моря: сторонники и противники единой Украины. Я первый раз вышла тогда на митинг. Будто сила какая-то меня повела. Для меня это было принципиально, особенно после того, что устроили убийцы, расстрелявшие Майдан. Поняла: если во что-то по-настоящему веришь, за это не страшно умереть. Я верила в лучшую, обновленную Украину. И была против того, чтобы её разваливали».
Агрессивная толпа размахивала триколорами, кричала: «Мы — Россия!» Была сильная давка. Но тогда проукраинский митинг устоял.
«А утром, посмотрев новости, я узнала, что захвачены крымские Совмин и парламент, — продолжает Екатерина. — Понятно стало, что добром это не кончится… Потом появились „зелёные человечки“ с автоматами и пулемётами, которые блокировали и захватывали украинские военные части. Я с другими ребятами приносила нашим солдатиками еду, воду, сигареты. Старалась освещать беспредел, который творился в Крыму. Давала интервью, выкладывала фото в Интернет».
Вскоре после «референдума» началась «зачистка» инакомыслящих. Тем временем залихорадило Донбасс — практически по тому же сценарию, который РФ «обкатала» на полуострове. Катя, узнав через Сеть о формировании добровольческого батальона «Донбасс», решила ехать «на материк». И помогать украинцам отстаивать их землю в боях с российско-террористическими войсками.
Школьный спортзал стал госпиталем
Сначала она была под Киевом, потом — в Артёмовске, Курахово. А 22 августа с другими медиками отправилась в Иловайск, где становилось всё жарче.
«Наш 3-й взвод 1-й роты базировался в школе. Вокруг — частный сектор, за полем — село, в котором были сепары, — вспоминает Сестра. — Первый серьёзный бой случился очень скоро, когда противник попробовал выбить нас из школы. Мы как раз получили приказ собраться там, чтобы переночевать и утром выезжать из города. Но не судилось. На следующий день начался ужасный обстрел».
На контролируемую силами АТО часть Иловайска (кроме «Донбасса», там были батальоны спецназначения МВД: «Днепр-1», «Херсон», «Свитязь», «Миротворец», «Ивано-Франковск»; подразделения ВСУ) обрушились мины, заряды «Града». Очень быстро медпункт, который разбили в спортзале школы, превратился в госпиталь с десятками тяжелораненых.
«Из мирного времени я практически сразу окунулась с головой в войну, — рассказывает Катя. — Там были ужасные раны — осколки по всему телу, человек порой был как решето… Я, одесситка Аня Ильющенкова, девочки с позывными „Мэри“ и „Кошка“ практически не разгибались. У нас в арсенале — бинты, жгуты, кровоостанавливающие ампулы, а некоторым раненым требовалось сразу на операционный стол — сшивать кишечник, почки. Шансов выжить у таких практически не было».
Выйти из Иловайска, который к тому времени взяли в плотное кольцо вторгшиеся российские войска, уже не представлялось возможным…
«Помню мужчину средних лет. Ему пуля попала в живот… Он мучительно умирал, часов 12, — вздыхает Сестра. — Его крутили судороги, терзала тошнота… Шептал: „Помогите же мне как-то“… А мы — не могли… У парня из ВСУ было ранение ноги и груди. Лежал в раздевалке, в стороне от зала. Я периодически заскакивала к нему, разговаривала. Рассказывал про жену, про детей. Сказал, что его зовут Виталик. Мы ещё смеялись, что меня зовут, как его жену, а его — как моего бывшего мужа. Когда мы выходили из города, я его видела. А потом начался ад. Даже не знаю, жив ли он».
Кошмарный выход
«29 августа я была в эпицентре кошмара. Бог спас… За весь выход — ни царапины», — качает она головой.
Выход из Иловайска («беспрепятственный», как обещали оказавшимся в кольце силам АТО), безусловно, является одной из самых трагических страниц этой войны для Украины. И одной из самых позорных для России, чьи солдаты (которых тут якобы никогда не было) расстреливали машины наших воинов (в том числе — те, что везли раненых и были с красными крестами).
«Вся „донбассовская“ техника была разбита во время боёв в Иловайске. Батальон „Миротворец“ передал нам пожарную машину. Красная, с лестницей, всё, как положено. На ней даже была надпись „Иловайск“, — вспоминает Сестра. — В нашем взводе было 25 человек. Ребята участвовали во всех боях, но, по счастливой случайности, был лишь один раненый. Надеялись, так и выберемся — без потерь. Рассуждали о том, кто куда поедет „после“, где отдохнём».
Так пожарную машину, погибшую под Червоносельским, готовили к выезду из Иловайска.
Но для многих это «после» не наступило…
“В «пожарке» нас ехало восемь человек: я, командир нашей первой роты «Тур», гранатомётчик, пулемётчик, ещё ребята… В КрАЗе (крытом, армейском) — остальные «донбассовцы» и хлопцы из смежных войск, — продолжает Катя. — Шли огромной общей колонной. До Многополья всё было хорошо. А потом заухали мины… Начальник штаба «Донбасса» Филин остановил колонну и сообщил: «Русские сказали, что не выпустят с оружием».
Но сложить его означало бы просто сдаться. Делать это наши воины не собирались. Они приготовились прорываться с боем. Как думали — стрелковым… И поехали дальше. Как оказалось — на расстрел.
«Выехали на огромное поле. Дорога шла практически посередине. А с двух сторон были закопаны танки, ПТУры, „Фаготы“, БТРы противника… Российские войска расстреливали нас в этом „зелёном коридоре“, как мишени в тире. Представляете, что такое — прямое попадание, к примеру, в микроавтобус (а их ехало, набитых бойцами по завязку, немало), из танка? — спрашивает медик. — От него ничего не остаётся… Это было тотальное уничтожение. Которое я воспринимала на слух. Позже мне рассказывали, что машины вспыхивали, будто факелы, а горящие люди разлетались во все стороны… Но тогда перед глазами будто пелена была, всё как в тумане. Только взрывы и крики, взрывы и крики…»
Червоносельское покраснело от крови
Их «пожарку» не зацепило. А вот КрАЗ пулемётами прошило. Там были и погибшие, и раненые. Но водитель, которого тоже нашла пуля, дотянул до села Червоносельское, куда съезжались все, кто выжил в бойне на поле.
«Наша машина остановилась на краю села. Выскочил мой командир, за ним дверь захлопнулась, я стала кричать, дёргать ручку. Вокруг выстрелы, взрывы. Мины падают… Кто-то с улицы открыл, я выскакиваю — моих ребят нет, они уже куда-то отбежали, — вспоминает Катя. — Вижу, что другой наш взвод чуть ли не гуськом заходит за дом. А там была моя хорошая знакомая Алина — воин и медик в одном лице. И я рванула к ним».
…Позже она узнает, что те, кто ехал с ней на пожарной машине, решили всё-таки прорываться из кольца. Но буквально через 300 метров в «пожарку», где на тот момент было шесть человек, попадёт снаряд от танка. Не выжил никто. По ещё одной версии — водитель сам направил машину под выстрел, которым танк хотел разнести КамАЗ с раненным. Боец с позывным «Ред», который сидел с РПГ-7 на крыше «пожарки», надеялся первым выстрелить в танк. Но не успел…
…Узнает о тяжелейших ранениях (пули, осколки) и муках плена одесситки Ани, которой позже в Вильнюсе делали четыре операции.
…Узнает, что никто из украинских военачальников, проморгавших «котёл», так и не понёс наказания.
А тогда она жила «сейчас». И в этом «сейчас» были десятки раненых. Их несли и несли, а Катя, Алина и Кошка пытались сделать для каждого, что было в их силах. Практически вся улица этого небольшого села в десяток домов была залита кровью. Червоносельское, действительно, стало красным.
«Ребята висели на телефонах и рациях. Обзванивали штабы. Все надеялись, что вот-вот к нам придёт подмога. Но никто не пришёл, — качает Сестра головой. — Потом были переговоры с российскими офицерами, которые даже не скрывали, кто они и откуда… Нам опять предложили сдаться. И дали срок до утра. Сдались тогда очень многие. Кто-то в плену до сих пор».
По тылам врага
Катя признаётся: у неё было колоссальная уверенность, что она выживет. Что вырвется из этого ада. Что не убьют, не ранят, не попадёт в плен.
«К вечеру некоторые решили уходить небольшими группами. К одной из них примкнула и я, — рассказывает она. — Нас было семь человек. С собой на всех — два литра воды, компас, фрагменты карты, автоматы. Где-то двигались ползком, где-то — вприсядку… Пять дней и шесть ночей (идя в тёмное время суток) шли по вражеским тылам. Питались кукурузой, подсолнухами. Арбузиками маленькими. Дважды заходили в сёла, люди нам давали еду. Некоторые угрожали, что нас сдадут… Практически в каждой посадке были российские танки. Порой мы проходили в десятках метрах от них».
Они тыкались в Старобешево, Комсомольское, Катериновку… Везде стоял враг. В конце концов, вышли к Новоласпе (Тельмановский район).
«Встретили наших военных, а они нас огорошили: „А микроавтобус за вами уже пришёл!“ Оказывается, туда же вышли двое других ребят, для которых его и вызвали, — улыбается Катя. — На нём мы отправились в Курахово. Потом были Днепропетровск, Киев, переформирование».
«Люблю всех как братьев»
Военно-полевых романов, по словам Кати, у неё не было. «В батальоне я Сестра не только потому что медсестра, но и по причине того, что всех люблю как братьев… Они настолько родные — и те, что в отцы мне годятся, и сверстники, и ребята помладше… Возможно, потом, в мирное время, чувства перерастут в иные… Пока же идёт война и, как мне кажется, для людей, сражающихся бок-о-бок, правильнее именно такая — братски-сестринская любовь».
Широкино и мечта
Некоторое время Катя с «донбассовцами» стояла неподалёку от 29-го блокпоста в Лисичанске. А в феврале прибыла в Мариуполь. С той поры то и дело отправляется в Широкино, где «Донбасс» и «Азов» на одной из позиций сменяют друг друга.
«Обстрелы там постоянные. И раненые у нас уже были, и погибшие. Помню жуткий майский обстрел, когда в корпусе дрожали стены, падали балконы, рушилась крыша… Бьют по нам из танков, гаубиц, САУ. На миномёты 80 мм мы уже и внимания не обращаем, — откровенничает Сестра. — Даже дни рождения встречаем под обстрелами. Широкино, конечно, очень досталось. Практически ни одного целого здания… В моменты затишья ходим к побратимам в гости, купаемся. Даже если очень страшно, мы смеёмся и шутим, подбадривая и поддерживая друг друга».
В последнее время в Широкино стало потише. Боевики как бы ушли… Надолго ли — никто сказать не берется. Хотелось бы, чтоб навсегда.
Когда война закончится, Катя мечтает жить в Киеве. «Ран и страданий я насмотрелась на несколько жизней… Так что с медициной, думаю, расстанусь, когда наступит мир, — делится она. — Скорее всего, стану фотокорреспондентом».
Андрей Кривцун, Национальное бюро расследований Украины
